Ветер рвет паутину - Страница 44

— Экскаватор? — переспрашивает Венька и трясет рыжим чубом. — А очень просто. Я и тому научусь, и другому. А потом, какое дело будет нужнее, тем и займусь.

И широко улыбается, довольный своим ответом. Ребята тоже смеются — ловко рассудил.

На заводе мы пробыли целых полдня, побывали в литейке, в кузнечно-прессовом, инструментальном цехах, на конвейерах. Решили посадить весной на территории завода цветы и поручили Томе уже сейчас начать собирать семена. Но больше всего мы говорили о машине. Алеша, так тот просто не отходил от Леньки. Он громко, перекрикивая гул моторов, расспрашивал, как называются недостающие части, размахивал руками и чертил на снегу какие-то чертежи, а глаза у него блестели от возбуждения. Куда девалась вся его выдержка, вся солидность! Медсестра тетя Даша сейчас, наверно, ни за что не узнала бы в растрепанном Алешке, расстегнувшем пальто и сбившем на затылок шапку, спокойного и сдержанного мальчика, который на цыпочках ходил по коридорам больницы и разговаривал приглушенным бесцветным шепотом, не то что Венька. И только когда Ленька пообещал Алешке, что сегодня возьмет его с собой в комитет комсомола, а там уже они вместе поговорят о нашей машине, он немного успокоился.

Я вспомнил, как увлеченно говорил Алешка о машинах, когда мы готовили свои сорок секретов, и позавидовал ему. А вот я еще ничем по-настоящему не увлечен.

— Слушай, — тихонько спросил я у Веньки, — он давно интересуется машинами?

— Интересуется? — широко улыбнулся Венька. — Это брат, не то слово. Алешка без памяти влюблен в машины. У него ведь отец шофер первого класса. Алешка автомобиль знает, как таблицу умножения. Вот только ему, как и мне, поработать еще не дают. Одна теория. А тут своими руками машину собрать! Да Алешка теперь обо всем на свете забудет, всех замучит, пока эту развалюху в настоящую машину не превратит.

Тогда я подкатил к Алешке и сказал:

— Возьмешь меня в помощники машину восстанавливать?

— А как же, — радостно ответил он. — Там, Саш, всем работы хватит. Настоящей работы… Ох, если б ты знал, до чего я ее люблю — настоящую работу!

…И вот я в первый раз отправляюсь в школу. Занятия начинаются в девять. В восемь двадцать за мной заходят Венька и Алеша. Я уже одет. Ребята складывают руки «мостиком», я обнимаю их за плечи, и мы спускаемся вниз. Трогаю холодные рычаги. Венька идет справа от меня, Алеша слева.

Вот и школа. Я уже видел ее. К ней я ездил в самый первый вечер, когда выбрался с мамой на улицу. Мальчишки и девчонки расступаются и с любопытством поглядывают на невиданную машину. На крыльцо высыпает весь наш класс. Венька и Алешка снова делают «мостик» и вносят меня в класс. Бусыго — я уже знаю, что мы с ним соседи по парте, — откатывает мой «транспорт» в школьный гараж, чтобы малыши не развинтили его на металлолом. Ребята помогают мне устроиться за партой. Впереди — Генка Козлов с Леной Черноусик, позади — Венька с Алешей.

По расписанию первый урок — география. До звонка еще минут десять. Дежурная Лена ушла в учительскую за картой, остальные сгрудились вокруг меня.

В который раз я рассказываю о Качай-Болоте, о том, как я поджег дом, о своих далеких друзьях Катьке, Мите и Севке, а ребята слушают и жадно расспрашивают о каждой мелочи. И Славка Кирильчик тихонько пыхтит надо мной — он всегда пыхтит, когда волнуется.

Я так увлекся, что, когда Генка Козлов перебил меня, сразу даже не понял, что ему нужно. А он, насмешливо прищурившись, переспрашивает:

— А тебя, когда крестили, совсем голого в воду окунали?

Кто-то из девочек растерянно захихикал, я изо всех сил вцепился пальцами в крышку парты. Зачем он у меня об этом спрашивает? Почему мамины подруги никогда не спрашивали у нее о том, о чем ей не хотелось бы вспоминать?

Я смотрю на Генкино круглое довольное лицо, аккуратно причесанные, вьющиеся волосы, длинные, как у девчонки, ресницы, из-под которых он разглядывает меня, как букашку для коллекции, — с брезгливым и спокойным любопытством, и яростно рву ворот рубахи, он душит меня, а пуговица, как назло, не расстегивается.

— У тебя там крестик под галстуком? — одними губами улыбается Генка. — Ну-ка, покажи, сроду крестиков не видел.

Тишина… Ну откуда такая тишина? Может, я оглох, и все звуки — скрип парт, дыхание ребят, шорох книжных страниц — перестали для меня существовать? Что же это такое, а?

Венька наваливается на меня и коротким прямым ударом бьет Генку в лицо. Раз, еще раз. Бьет изо всех сил — у Генки под носом появляется кровь, тоненькие ручейки мгновенно смывают с его лица улыбку, а от двери я слышу испуганное восклицание:

— Веня, что ты делаешь?!

С грохотом, цепляясь за парты, ребята разбегаются по своим местам. Клавдия Ивановна бросается к Генке, закрывшему лицо руками, и взволнованно говорит:

— К врачу. Скорее.

Обняв Генку за плечи, Клавдия Ивановна уводит его в медпункт. На Веньку она даже не смотрит. И я не могу к нему обернуться. Потому что чувствую — вот-вот расплачусь от неожиданной горькой обиды.

Через несколько минут Клавдия Ивановна возвращается.

— Что случилось? — сухо спрашивает она у Веньки. — За что ты его ударил?

Венька молчит. И весь класс растерянно молчит. И я молчу, хотя понимаю, что надо все немедленно объяснить, иначе будет поздно. Но что, собственно, объяснять? Разве это объяснишь?

— Никогда не думала, что ты можешь так безобразно постудить, — гневно говорит Клавдия Ивановна. — Ну что ж, иди к директору. Расскажешь ему о своем поступке. А нам нужно заниматься.